_ 4 —
причине, что многие спрашивают ее у меня и я ничем не могу их удовлетворить. Теперь, когда прошло почти три года со времени перво- начального печатания предлагаемой статьи, мне хотелось бы сделать не мало добавлений — к ея началу (к концу же — не могу много до- бавить), но я не решаюсь на это теперь, а откладываю до последних глав своих „Заветных мыслей“, потому что их предполагаю по- святить изложению научного миросозерцания — не вообще и во всяком случае без критики существующого, а лишь с желанием передать то, что с годами у самого меня уложилось в спокойное суждение. Мои „Заветные мысли“ (поныне явилось 7 глав, в трех выпусках) начаты в 1903 г., то-есть до начала японской войны и ранее тех внутренних русских событий, которые (в 1905 г.) нарушили так или иначе существовавшее у нас равновесие, а разгоревшись заста- вили очень многих ждать мер и суждений лишь резких и спешливо революционных (в том смысле, какой объяснен на стр. 223 моих „Заветных мыслей“), какими мои соображения и предложения не мо- гут, да и не должны быть, хотя вся книга задумана именно в пред- видении совершающогося и ради его рассмотрения с „постепеновской“ точки зрения. Так как подобные суждения теперь, в этот момент, очевидно, не уместны, то я сперва решился не выпускать того, что уже напечатано в виде продолжения „Заветных мыслей“, а затем и прекратил самое писание, дожидаясь событий, которые должны же привести к новому уравновешенному положению наше общественное сознание. Тогда я предполагаю приняться за окончание начатой книги, т. е. за изложение своих мнений о промышленности России, об упра- влении ею и об научном миросозерцании, могущем по моему край- нему разумению удовлетворить многих рассудительных русских в такой же мере, в какой оно самого меня удовлетворяет в последние годы. В эпоху столкновений и всякого спеха рассуждать спокойно даже самому трудно, а потому лучше подожду. А если до ожидаемого вскоре разумного конца совершающихся у нас событий дожить мне не придется, т. е. если мое мировоззрение со мной помрет — беды ни для кого не будет. Ведь мысли, особенно заветные, дело действи- тельно свободное или вольное, ими нельзя распоряжаться, как бы хотелось, если, как у меня, те мысли внушены не отрывочными явлениями или не минутным наитием, а всею совокупностию виден- ного, узнанного и продуманного. Малая часть этого вырвалась в са- мом начале предлагаемой статьи и, признаюсь, этим я вполне до- волен.
Д. Менделеев.
Июль 1905 г.
т
Попытка химического понимания мирового эфира.
Как рыба об лед испокон веков билась мысль мудрецов в своем стремлении к единству во всем, т.-е. в искании „начала всех началъ“, но добилась лишь того, что все же должна призна- вать нераздельную, однако и не сливаемую, познавательную троицу вечных и самобытных: вещества (материи), силы (энергии) и духа, хотя разграничить их до конца, без явного мистицизма, невозможно. Различение и даже противоположение, еще нередко встречающееся в виде остатка от средних веков, лишь материального от духов- ного, или — что того менее обще—лишь покоя от движения, не вы- держало пытливости мышления, потому что выражает крайность и, главное, потому, что покоя ни в чем, даже в смерти, найти не удается, а духовное мыслимо лишь в абстракте, в действитель- ности же познается лишь чрез материально ощущаемое, т.-е. в со- четании с веществом и энергиею, которая сама по себе тоже не сознаваема без материи, так как движение требует и предпола- гает движущееся, которое само по себе лишь мысленно возможно без всякого движения и называется веществом. Ни совершенно слить, ни совершенно отделить, ни представить какия-либо переходные формы для духа, силы и вещества не удается никому, кроме явных мисти- ков и тех крайних, которые не хотят ничего знать ни про что духовное: разум, волю, желания, любовь и самосознание. Оставим этим мистикам их дуализм, а обратим внимание на то, что веч- ность, неизменную сущность, отсутствие нового лроисхождения или исчезновения и постоянство эволюционных проявлений или изменений признали люди не только для духа, но и для энергии или силы, равно как и для материи или вещества. Научное понимание окружающого, а потому и возможность обладания им для пользы людской, а не для одного простого ощущения (созерцания) и более или менее романти- ческого (т.-е. латинско-средневекового) описания, начинается только с признания исходной вечности изучаемого, как видно лучше всего над химиею, которая, как чистая, точная и прикладная наука—ведет свое начало от Лавуазье, признавшого и показавшого „вечность вещества“, рядом с его постоянной, эволюционной изменчивостью. Такое, еще во многом смутное, но все же подлежащее уже анализу понимание исходной троицы познания (вещество, сила и дух) соста-